«То есть вы не хотите умирать?» — спросила я у Золтана Иствана, когда он еще хотел стать первым президентом-трансгуманистом. Мы сидели в лобби университета Балтимора, за окном стояла осень 2016 года.

«Да. Никогда» — ответил он твёрдо.

Истван — атеист, который смахивает на героического персонажа из советских книжек для детей — поясняет, что ему очень нравится его жизнь. В будущем она станет ещё лучше, и он хочет самостоятельно решать, когда она закончится. 

Отказ от старения стал одним из пунктов его предвыборной кампании, слоганом которой могла бы стать фраза «Пусть смерть станет опциональной». Чтобы донести свою идею до людей, Истван колесил по стране в «автобусе бессмертия» — коричневом фургоне, разрисованном под гроб.

Конечно, он понимал, что проиграет. Однако Истван хотел познакомить людей с трансгуманизмом — идеей о том, что технологии позволят людям вырваться из физиологических и умственных оков. Так, Золтан, помимо прочего, назвал старение болезнью. 

В свою руку он имплантировал чип, который заменяет ему ключ от дома. Своим детям он хочет вставить такие же. По его словам, он будет очень удивлен, если «мы скоро не станем сращивать наших детей с машинами». 

Он с радостью бы заменил свои руки биотическими, чтобы точнее бросать мяч в водном поло. Но больше всего Истван хочет потоптать землю ещё пару веков, чтобы увидеть всё это своими глазами. Может быть, тогда он вступит в рок-группу или станет профессиональным сёрфером, чтобы распугивать морских обитателей своей столетней бородой.

Свой капитал Истван сколотил, торгуя недвижимостью. Но в 2003 году во время своей поездки во Вьетнам в качестве репортера National Geographic он едва не подорвался на старой противопехотной мине. Это событие так его потрясло, что он бросил другие занятия и посвятил себя идее трансгуманизма.

 

 

Его основная цель — продлить человеческую жизнь до гораздо более впечатляющего предела, чем текущие 122 года. А может, и до бесконечности. И цель эту разделяют многие футуристы из Кремниевой долины и не только. 

Инвестор Питер Тиль, который называет смерть «величайшим врагом человечества», оплачивает работу исследователей вроде Синтии Кеньон — она, по сообщениям The Washington Post, в прошлом апреле вдвое увеличила продолжительность жизни червей, покопавшись в их геноме. 

По информации журнала Inc, основатель Oracle Ларри Эллисон тратит сотни миллионов долларов на поиск средств от старения, а основатели Google Ларри Пейдж и Сергей Брин открыли дочернюю компанию Google Calico с единственной целью — «излечить смерть». 

В президентство Дональда Трампа поиски бессмертия могут ускориться: среди отобранных им кандидатов на должность главы Управления по контролю за продуктами и лекарствами числится Джим О’Нил, член совета директоров SENS Research Foundation — фонда, спонсирующего исследования старения.

При этом компании, предлагающие продление жизни, уже существуют. Есть несколько фирм, занимающихся криогенной заморозкой людей, которым нравится перспектива пролежать сотни лет в жидком азоте, чтобы наши гораздо более искусные в медицине потомки потом их оживили. 

Британская девушка-подросток не так давно через суд получила право на криогенную заморозку после смерти. После того как в октябре 2016 года она умерла, её тело поместили в одну из капсул в подвале криогенной компании из Мичигана.

Тем временем, как сообщает The Guardian, ученые из Калифорнии скоро запустят клинические исследования, в ходе которых кровь участников «очистят» от протеинов, влияющих на старение. После этого жизнь их, возможно, станет длиннее, а здоровье — лучше. Также на людях тестируютлекарство под названием «Рапамицин», которое на четверть продлевало срок жизни мышей.

 

 

Тяга миллиардеров Кремниевой долины к бессмертию может даже иногда напоминать пародию. Однажды Эллисон из Oracle сказал: «Смерть меня раздражает». Он выразился так, будто этот столп мироустройства — не что иное, как очередной потребительский пунктик, который можно обуздать с помощью приложения.

Но давайте предположим, что всё-таки можно. Допустим, скоро жизни людей станут значительно длиннее, а может, у них и вовсе не будет конца. Миллиардеры возрадуются и смерть станет опциональной.

Если мы и правда стоим на пороге невероятно длинной жизни, стоит задуматься, как это повлияет на человеческое общество. Хватит ли у нас мотивации, чтобы закончить хоть какое-нибудь из наших начинаний, если у каждого из нас не будет финальной черты? (Будучи журналистом, уверяю, что писать без дедлайна — то ещё занятие). 

И не растранжирим ли мы наше время, насмехаясь над процессом, ранее называемым смертью, заполонив при этом планету? Станет ли Земля раем для вечно молодых творцов или адским домом для престарелых? Ответ на эти вопросы зависит от того, чем для вас является сама жизнь.

 

 

Я не осознавала масштаба распространения идеи бессмертия до одного обеда с моим другом, который ещё более консервативен, чем я — его даже нет в Twitter.

«Я тут брала интервью у человека, который хочет жить вечно. Разве это не дико?» — спросила я. «В смысле? То есть ты не хочешь жить вечно?» — последовал ответ.

Затем он объяснил, что если бы смерть не грозила бы ему даже в отдаленной перспективе, он смог бы, наконец, заняться всеми хобби и реализовать все свои мечты. Может, даже сменить профессию, например, стать архитектором (сейчас он юрист). Математика ему никогда не давалась, но с бессмертием у него было бы достаточно времени, чтобы её постигнуть. А каждые четыре года он мог бы уходить в творческий отпуск, чтобы повидать мир.

Признаюсь, его мечты о бесконечной жизни с решением интегралов и сплавами по тропическим рекам заставили меня задуматься о пользе бессмертия. Даже если бы мне удалось продлить свою жизнь всего на пару лет, я смогла бы наконец посмотреть все интересные сериалы на Netflix и прочитать всё, что насохраняла в Pocket.

А речи сторонников бессмертия о том, что можно будет увидеть, как растут их дальние потомки, я просто пропускала мимо ушей — детей у меня нет и вряд ли будут.

Однако если бы у меня были гарантии того, что в свои девяносто лет я всё ещё буду энергичной и не растеряю остроты ума, возможно, моё отношение к этому вопросу изменилось бы. Я бы не беспокоилась о том, что дети повлияют на мою продуктивность, ведь запасы этой самой продуктивности были бы бесконечными. 

Конечно, когда дети только появились бы, мне, пожалуй, пришлось бы пережить несколько бессонных ночей и тяжелых дней (разве что умники из Кремниевой долины всё-таки доведут до ума роботов-нянь.) Но как только Ольга-младшая покинет отчий дом, чтобы работать каким-нибудь корреспондентом «Марсианских новостей», я с лихвой компенсирую всё время, потраченное на её воспитание.

Это чувство неограниченности возможностей во многом и мотивирует всех сторонников бессмертия.

 

 

У смерти множество недостатков. В частности, из-за неё человек может никогда не развить свой потенциал на полную. Судя по моему текущему состоянию, я, предположительно, умру в 82 года. Но что если на написание величайшей во всей Америке заметки в блоге мне нужно 209 лет?

И всё же жизнь в этом дивном новом мире может оказаться попросту очень скучной — так считает Мэтью Ляо, директор Центра биоэтики в Нью-Йоркском университете. Как объясняет Ляо, жизнь сродни вечеринке — у неё есть начало и есть конец.

 

Древнегреческие эпикурейцы считали так же, вспоминает Соломон, — для них жизнь была пиром.

 

Каждый из нас уникален отчасти потому, что у нас есть особая история. Собственный сюжет с началом, серединой и концом.

 

Дэн Макадамс, профессор психологии из Северо-Западного университета, объясняет: люди воспринимают свои жизни как последовательность сюжетов.

Не может быть истории без конца. Как же нам относиться к событиям, если каждому из нас будет дано бесконечное количество попыток? Например, поскольку мы смутно понимаем, что люди должны умирать где-то в 80 лет, то тех, кто умер в 20, мы жалеем больше, чем умерших в 78. 

Но, как отмечает Макадамс, если все станут жить до 500 лет, это может измениться. Ведь тогда смерть 90-летнего человека мы будем оплакивать так, как сейчас оплакиваем смерть ребёнка.

 

 

Разумеется, если благодаря технологиям мы не только будем жить дольше, но и станем умнее, то кто знает, какие сюжеты мы сможем для себя сочинить.

Бострём отметает мысль о том, что неизбежность смерти мотивирует нас и придаёт смысл нашим жизням.

 

 

Что он и намеревается исправить.

 

 

Но если у нас появится возможность продлить человеческую жизнь, кому стоит дать к ней доступ? Истван считает, что технологии продления жизни должны быть доступны всем и каждому, а не только богачам. Он поддерживает универсальную систему здравоохранения, в самый фундамент которой положено продление жизни. 

Как считает Истван и его единомышленники, затраты на эту систему не выйдут из-под контроля, поскольку долгоживущие люди будут здоровее. А оплачивать свою универсальную Zoltancare он собирается из средств, полученных от продажи государственных земель на западе Соединённых Штатов.

Есть и другое мнение: вскоре после появления технологии продления жизни цены на неё резко упадут, и она станет доступна всем, как это было с персональными компьютерами.

 

 

Поскольку богатые первыми станут жить дольше, они смогут сконцентрировать в своих руках ещё больше ресурсов. В таком случае социальное расслоение ещё сильнее увеличится.

Но, с другой стороны, так сейчас устроено общество.

 

 

Однако даже если вечная жизнь будет распространена равномерно, никуда не денется проблема того, что же делать со всеми бессмертными людьми. В конце концов, на Земле может просто закончиться место. Одно из решений таково: значительно урезать появление новых людей и сконцентрироваться на здоровье и долголетии тех, кто уже рождён. 

Как это формулирует философ Ян Нарвесон: «Мы с радостью будем делать людей счастливыми, но сократим появление новых счастливых людей».

 

 

Однако это может означать, что у нас не будет прапраправнуков, чтобы ходить на их детсадовские утренники. Также есть вероятность того, что если мы будем меньше бояться смерти, наши «племенные» инстинкты перегорят, и в итоге проблема перераспределения ресурсов будет отчасти решена.

Соломон, психолог из Скидмора, изучает теорию управления страхом смерти, которая гласит, что знание о неотвратимости смерти заставляет людей быть более сдержанными. Если постоянно напоминать субъектам о смерти, они начинают более твёрдо придерживаться своего взгляда на мир, меньше доверять посторонним людям и даже перестать, скажем, поддерживать харизматичных, но не особенно квалифицированных лидеров. 

Так что, возможно, стоит нам только убрать смерть из уравнения, как мы сразу же ратифицируем все мировые договоры и равномерно распределим запасы еды на планете.

Но это только в том случае, если из-за бессмертия мы, наоборот, не станем параноидально опасаться преждевременной и беспричинной смерти. Ведь даже если мы разберемся со старением, несчастные случаи никуда не денутся.

 

 

Ляо и другие считают, что другим решением проблемы перенаселения могут стать межзвездные путешествия, — которые, как они надеются, когда-нибудь станут возможными. Когда Земля начнет погибать от огромного количества людей, её бессмертные жители смогут просто перебраться на другую планету.

На это я сказала ему, что мне не очень-то нравится перспектива провести вечность на Венере в компании молодых миллиардеров.

 

 

Также, следуя мысли Ляо, космические путешествия станут отличным средством от скуки. Сейчас перелёты между звездными системами длятся слишком долго, но если и человеческая жизнь станет дольше, это перестанет быть проблемой. Нам всегда будет чем заняться, ведь можно будет бесконечно исследовать планеты. И мы все радостно «состаримся» в нашем межзвездном фургончике.

К тому же, как объясняет Ляо, люди часто занимаются уникальными вещами: создают новые отношения, пишут музыку, изучают что-нибудь или любуются чудесами природы.

— Если в этом суть человеческого существования, и у вас есть возможность продолжить заниматься всеми этими вещами, почему бы не продлить свою жизнь? — спросил меня он.

— Ну, мне, вроде бы, нравится туризм.

— Может, тогда вам бы понравилось исследовать горы Марса?

— Да ладно, полагаю, что не настолько.

 

 

Есть и более мрачная сторона вопроса: не станут ли бессмертные люди менее равнодушными к естественной человеческой уязвимости. Другими словами, общество может разделиться на тех, кто глотает таблетки против старения и на презренных обычных людей.  

Родителей с детьми-инвалидами могут осуждать за то, что они «не поступили как в Гаттаке», как это называет Ляо. (В программе Иствана сказано: «Мы будем развивать науку и технологии, чтобы излечить все недуги людей»). 

Придется решать, должны ли те, кто решил не принимать таблетку вечной молодости, платить больше за здравоохранение. Хуже того, отправившись на новую планету, бессмертные оставят Землю обычным людям, и это станет самой жесткой формой сегрегации.

Увидев то, как сторонники бессмертия преклоняются перед генетикой, кое-кто может подумать, что они стремятся искоренить человеческую уникальность. Эту тему поднимает Мелинда Холл, профессор философии в Стетсонском университете и автор недавней книги о трансгуманизме.

 

 

Истван считает, что таких людей меньшинство.

 

 

Конечно, спорить на руку легко, когда можно в любой момент заменить её бионической конечностью.

И всё-таки, по словам Холл, трансгуманисты неправильно понимают суть проблем человечества.

 

 

Конечно, миллиардеры продолжат следовать за своими мечтами. Стоит надеяться, что на пути к бессмертию они откроют что-нибудь более полезное для широких слоёв населения. Как выяснилось недавно, метформин, старое лекарство от диабета, может продлевать жизнь животных, и сейчас его тестируют как средство от старения. 

Если оно и правда поможет людям быть здоровее в старости, некоторые назовут это «революцией в здравоохранении», даже если оно не поможет Питеру Тилю встретиться с его киберпотомками в 2450 году.

Тогда современные сторонники продления жизни рискуют пойти по стопам исследователей, которые хотели попасть в другую галактику, а оказались на Луне.